— Ага. Буйные. Езжай давай.
— А Дженни?
— Спит себе и пусть спит. Меньше шума будет.
Бедолага включил передачу, проклиная свою горькую судьбу распоследними словами.
— А если ты думаешь, что ты для нас подарок, так мы тебя сейчас, как подарку положено, ленточкой перевяжем, — утешила пилота Люси, выкатывая из моей куртки свёрнутую в моток парашютную стропу. С тем и поехали.
Облупившийся дом под ржавой крышей стоял на отшибе в зарослях могучих сорняков. Тощая домашняя птица мрачно восседала на оглобле разбитой телеги, отчаявшись обнаружить во дворе что-либо съестное. На солнцепёке перед гнилым крыльцом бестолково топтались двое ражих детин в полицейской форме, с лицами деревенских увальней. Из дома доносился монотонный женский крик. На мой вопрос о существе происходящего полисмены синхронно, как по команде, открыли рты, издали звук «э-э-э» и захлопнули их. Мысленно перекрестившись, я двинулся в дом. Люси на ходу заскочила ко мне на плечо. Орлы-правоохранители топали сзади, не особенно торопясь.
Влетаю с размаха в горницу. У стены на полу сидит белая как полотно женщина, держа одной рукой другую — с отрубленным под корень большим пальцем, воет. Кровь, пузырясь, капает на шершавые доски. В угол жмётся напуганный до смерти мальчуган лет десяти.
За скоблёным столом, со стаканом в руке — здоровенный, голый по пояс бугай. Под рукой — длинный тяжёлый преострейший нож.
Подавляя неимоверным усилием воли дрожь в коленках и непроизвольный позыв к мочеиспусканию, направляюсь прямо к столу, надеясь, что со стороны кажусь достаточно уверенным в своих силах. Маленькие свинячьи глазки мужика остановились на мне. Ручища поставила стакан и потянулась к ножу. Подбрасываю на ходу ногой табуретку, ловлю за ножку.
Конечность детины меняет траекторию, перехватывает мебель за другой конец, легко вырывая её у меня из рук, отправляет в окно. Грохот бьющегося стекла и рушащегося дерева. И вновь движение к оружию.
Нет, не успел! Серый вихрь слетел с моего плеча, метнулся под страшную лапу, и нож зазвенел, ударившись о пол. Люси горделиво вернулась на своё место, довольная собой. Я несколько приободрился, нашариваю в кармане газовый баллончик, прикидывая свой следующий ход. Повеселели и полисмены, завозились, извлекая на свет длинные дубинки.
Бугаина сообразил, что расстановка сил меняется не в его пользу. Глазёнки его забегали по сторонам. Внезапно он вскочил, издавая звериный рёв, отпрыгнул от стола, сгрёб в охапку мальчонку и выхватил из кармана обыкновенную пластмассовую расчёску Затрещали, выламываясь, зубья, и в доли секунды из мирного предмета обихода сделался пилящий инструмент с острым иззубренным краем. Вжавшись спиной в угол, бандит, брызжа слюной, рычит, прижимая расчёску к горлу ребёнка:
— Ещё шаг, и я пацана кончаю!
Мы растерялись. Как не растеряться?! Блюстители порядка мнутся с ноги на ногу. Я подбираю с пола нож, тупо верчу в руках.
— Слышь, тебе чего вообще-то надо?
Детина щерится, обнажая гнилые корешки съеденных зубов.
— Денег. Водки. Машину.
Здесь тоже дурные боевики показывают, что ли?
— И чтоб поскорее! А не то…
Угрожающее движение рукой. Пила сломанной расчёски сильнее прижимается к детскому горлу. В глазах мальчонки стынет ужас. Изувеченная женщина кучей тряпья валится на пол — не то от кровопотери, не то от непереносимого страха.
Я, вздрогнув, порезался. Нож был отточен до бритвенной остроты. Тяжёлая синяя сталь, переливающаяся поперечными полосами. Баланс почти идеален — центр тяжести там, где рукоять переходит в хищное лезвие. Такой нож метать хорошо. А что, если… Шестерёнки в голове закрутились быстрее и быстрее. Полтора оборота на три ярда или около того… До бугая — ярдов семь… Если рукоятью да в лоб мало не покажется. По крайней мере, пацана бросит. А там — посмотрим…
Кидаю резко, почти без замаха. Оружие летит точно в цель, но я внезапно в ужасе понимаю, что рука меня подвела. Бросок неверен. Нож сейчас воткнётся.
Чпок. Сочный звук вошедшей в дерево стали. Бог милостив, я не стал убийцей. Бандюга дёрнул башкой, увидя летящую смерть, и лезвие, скользнув по морде, прошило дублёную шкуру пониже уха, приколов его к стене.
Мальчонка опрометью кидается вниз по ступенькам крыльца. Бугай, побледнев, нашарил у щеки рукоятку, попытался качнуть. Остриё задевает шею. Хрипит:
— Ваша взяла, суки… Вяжите.
Иду к нему качаясь. Голова кружится, колени предательски подгибаются. Наручники отзванивают в трясущихся руках. Щёлк. Щёлк. Закрылись. Теперь аккуратненько вынуть нож, не зарезать ублюдка. Отошёл. Опустился на стул, обессилев. Отстранение гляжу, как неизвестно откуда взявшаяся и невесть кем вызванная другая бригада оказывает помощь женщине, как вспомнившие о своих обязанностях полисмены волокут бандюгу вон. Краем уха улавливаю, что это, оказывается, вовсе даже не наш клиент, а беглый преступник по кличке Кабан. Подходящее имечко… Поднялся. Сошёл во двор, присел на порожек автомобиля. Дышу. Все живы. Господь милостив.
Незаметно появившаяся Люси дёргает меня за штанину:
— Уважаемый господин фельдшер!
— Э?
— При всём моем почтении к вашим талантам, я попросила бы вас впредь… как бы это сказать… фиксировать больных не столь экзотическими способами. Доступно?
— Так то больных…
— И тем не менее… Ну что смотришь на меня, как ушибленный кролик?
— Люсь, можно тебя попросить о личной услуге?
— Чего тебе, рейнджер непутёвый?