Грань креста (дилогия) - Страница 53

К оглавлению

Патрик настойчиво теребит меня за рукав. Похоже, давно уже теребит. С сожалением отрываюсь от увлекательного чтения.

— Сэр, нас вызывают.

Смотрю на него тупо, никак не могу включиться.

— База ищет ПБ-девятнадцатую, сэр!

Снимаю трубку рации.

— Ну, наконец-то. Мы вас обкричались. Где находитесь, девятнадцатая?

Озираюсь, ориентируюсь, соображаю.

— Зенит, мы вас только услышали. Должно быть, рация барахлит. Мы почти на месте, с полмили до въезда в Лучки. Что, работа образовалась?

— Записывайте: Озёра, посёлок… Ах да. Ладно. Поедете так (длинно объясняет как): от первого перекрёстка налево, потом вдоль реки, там свайный посёлок. Это и есть Фишеч. Как поняли, один-девять?

— Поняли, а что в посёлке?

— Как понял ваш водитель?

Патрик уныло кивает, приходя к правильному выводу, что диспетчер считает его законченным идиотом.

— Понял он, понял. Что за вызов, объясните. Фамилия, адрес, повод?

— Не сомневайтесь, фамилий и поводов будет выше крыши. Срочно дуйте туда и стойте в посёлке на виду. Все проблемы по вашей части решайте на месте. У старосты телефон есть, прибудете — позвоните, проинструктируем подробнее. Вам всё ясно, Пауль-Борис один-девять?

— Приняли, выполняем.

Вдогонку в эфире прорезался голос взявшего рацию старшего врача:

— И если сказано «срочно», значит — «срочно». А то знаю я вашу психиатрическую расторопность!

Глава двадцать шестая

Патрик пришпорил скакуна. Стрелка спидометра послушно переползла с отметки «сорок» на «шестьдесят». Он определённо мыслил бронетанковыми категориями скорости. Взъерошенная начальница, зевая, вылезла из своего тряпья, повисела вниз головой, обмотав хвост вокруг ручки над ящиком, почистилась. Перепрыгнув ко мне на колени, она полюбопытствовала:

— Далеко послали?

— Шефа далеко, а всех нас — в Озёра.

— И кто там нас хочет?

Я пересказал услышанное, добавив:

— Когда мы Дженифер высаживали, там что-то толковали об эпидемии в Озёрном крае. Может, с этим связано?

— Ага. Вирусная шизофрения, — насмешливо фыркнула начальница, — летучий штамм шизококка. Приедем — увидим. Нечего голову ломать! Съестное какое-нибудь есть?

Я отрицательно покачал головой.

— Так. Бригада не выполняет основную из своих функциональных обязанностей. Не кормит доктора! Совсем уже обленились, мышей не ловите.

Я приподнял Люси за лапки, подбросил в воздух и подхватил, спрятав в ладонях так, что только умная мордочка осталась снаружи.

— Обижаешь, начальница. Ловлю, как видишь.

— Лучше поймай что-нибудь на обед.

Патрик молча изумлялся этой явно неуставной форме наших взаимоотношений.

Когда-то, много лет назад, только придя на «Скорую», я и сам этому дивился. В психиатрической больнице, где я служил долгое время перед этим, существовала строгая иерархическая лестница.

Санитары почитали медсестёр за высших существ, чьи веления не только не обсуждались, но даже исполнение оных без должного благоговения греховно.

Ответственный фельдшер смены являлся, вне всякого сомнения, наместником Господа Бога на земле. Сколь сложный вопрос ни требовалось бы решить, шли к нему (вернее, к ней — в моей смене эту должность занимала дама, о которой я уже упоминал как-то), без тени сомнения в его компетентности и правомочности окончательных суждений.

Дежурный врач — о, тот выше самого Вседержителя! Бели имя Божье ещё можно упомянуть в сердцах, то попробуй разбудить дежурного врача.

— Что-о? — грозно вопросит он.

— Да, понимаете ли, такое дело… Извините, пожалуйста, но небо на землю упало… — робко пролепечет разбудивший.

Неминуемо воспоследует грозная начальственная брань, и в заключение ворчание:

— Совсем одурели, меня по таким пустякам трогать! Быстро поставить на место!

И — поставят. И-не увидишь, что падало. А за доктором утром уберут постель, и он, выкушав чаю, пойдёт жаловаться заведующему, что за тяжёлое дежурство ему досталось.

А уж заведующий! Нужно было видеть его обход. Больных выстраивают у тумбочек по стойке «смирно», старшая сестра записывает в блокнотик каждое высокое «кхе», а рядом свита лечащих врачей… Неописуемо!

Процесс шёл, все проникались значимостью заведённого порядка — к общей пользе больных и персонала. Такой порядок можно было не любить, но невозможно было не уважать. В нём есть свой глубокий смысл — когда роли чётко распределены… короче, «по уставу жить — легче служить».

От простоты нравов на «Скорой» сначала я обалдел. Водитель, который, по моим представлениям, должен пребывать в служебной иерархии ниже санитара, может во всеуслышание сказать доктору: «А не пошла бы ты, Манька, туда-то! Мне надо в одно место (вёрст за десять) по своим делам заехать». Фельдшер объявляет врачу непосредственно у постели больного: «На черта ему это делать? С него и магнезии хватит! Дурак ты, Ванька, что на всякую хрень дефицит расходуешь».

Ну, положим, это крайности, свидетельствующие о слабости позиции начальника, умеющего навести порядок у себя на бригаде. Но тем не менее обращение на «ты» и обсуждение лечебной тактики в произвольных выражениях (что значит — не слишком их выбирая) было в порядке вещей. Конечно, толковый фельдшер в присутствии пациента не позволит себе критики в адрес доктора, но после — в машине, курилке либо за чаем — выскажет всё, что думает. При наличии такой свободы в обращении снизу вверх про обращение сверху вниз и говорить нечего.