— Не врёшь?
— Помереть мне на этом месте. — Начальница препотешно осенила себя крестным знамением, используя вместо пальцев кончик хвоста.
Реаниматологи повеселели, дружно попрыгали в машину и отбыли в указанном направлении. Рат сияла, как начищенный пятак. Патрик кривился недовольно:
— Осмелюсь заметить, госпожа, делать своему ближнему пакости грешно, а уж радоваться этому и вовсе. Господь не одобрит вашего поступка, мэм.
— Разве тебе не понравился обед? — с невинным видом спросила мышка.
— Обед был замечательный, что правда, то правда, мэм. Мы дома такого и на Рождество не едали. Только от этой фурии на десерт может получиться несварение желудка.
— С таким нежным желудком на «Скорой» не фига делать, — авторитетно заявила начальница, — а что до ваших, сударь, беспочвенных обвинений, то я их решительно отметаю! Категорически! Личностью трактирщицы никто не интересовался. Пусть пообщаются, — заключила Люси злоехидно и, сложив лапки на животе, погрузилась в дрёму у меня на коленях.
Я переложил её на спальное место в тряпочки и последовал доброму примеру. Закрывая глаза, я про себя пожалел Патрика. Ему-то не видать послеобеденного отдыха. В Озёрах ждут.
Мы проскочили границу сектора. И тут же сзади захрустело, задвигалось, ударило по вискам головной болью перемещение. Мышка ворохнулась в постели и сонно пробурчала:
— Зря не послушали профессора Еггерта…
— Что?
Но Люси уже сопела, отвернувшись.
— Тьфу, зараза! Не чай, а писи сиротки Аси! — Войцех выплеснул остатки содержимого кружки прямо в пыль.
— Всё, заварка кончилась. Кофе тоже. Придётся на местную бурду переходить.
Уже сутки стояли мы в Фишече. Кроме нашей бригады здесь же обретались линейная — две смуглые дамы с непроизносимыми именами (охотно, впрочем, откликавшиеся на Бетти и Сару) — и инфекционная перевозка — фельдшер, с которым мы гоняли сейчас чаи, сидя на порожке его машины. Водители составили автомобили задними люками друг к другу, образовав на берегу обрыва, под которым лежал посёлок, трехконечную звезду.
— Что, связи так и нет?
— Нет и не предвидится.
Вопреки уверениям диспетчера, к нам за помощью никто не торопился. Как и к коллегам, получившим распоряжения, полностью аналогичные нашим.
— Может, рассосалось? — предположил Войцех. — Простоим до восстановления связи, да и отзовут.
— Это вряд ли. Что-то здесь назревает, и, судя по всему, серьёзное. Иначе бы этих здесь не было. — Я показал рукой в сторону.
Там, на противоположных друг другу холмах, господствовавших над местностью, стояли две машины с шестиконечными крестами на бортах. За всё время, что мы торчали здесь, из машин ни разу никто не выходил.
— Стервятники, пся крев! — плюнул Войцех. — Не к добру это, Шура, помяни моё слово.
Я поднялся с подножки и направился к своему вездеходу за сигаретами. По пути меня вновь остановил великолепный вид на долину.
Возвышенность шла широкой дугой, завершавшейся округлой скалой, называемой местными жителями Вратами Реки. Имя весьма точно характеризовало вид этого старого красного камня: он изгибался крутой аркой над низкой пещерой. Река брала своё начало где-то там, в тёмных глубинах скалы. Её воды за годы работы пробили в граните пологое ложе, обрывающееся в огромном природном бассейне у подножия. Оттуда река плавной излучиной изгибалась по равнине, неспешно унося свою волну вдаль. Берега её обильно поросли тростником, где гнездились целые стаи шумливых птиц. Местами вода подмыла рощицы кривоватых раскидистых деревьев, и те, из последних сил цепляясь корнями за прибрежные камни, старались удержаться на суше. С нависших над полотнищами серо-зелёной ряски плакучих ветвей ныряли вниз головой изумрудные зимородки с белыми щёчками и тяжёлыми клювами.
Из Фишеча были видны ещё две деревни — такие же свайные посёлки с плетёными хижинами, длинными остроносыми лодками и сушащимися снастями в обрывках тёмных водорослей. Одна из них располагалась выше по течению, почти у самых Врат Реки, другая — намного ниже, между холмами у выхода из долины, на которых несли свой дозор реанимобили Тринадцатой подстанции.
Люси пригласила меня послушать, что рассказывают Бетти и Сара об эпидемии. Непосредственного участия в работе в её очаге они пока не принимали, но несколько дней ночевали на базе и присутствовали на пятиминутках, где докладывалось положение дел. Заинтересовался и Войцех. Рассказка получалась такая.
Заболевание непонятного происхождения, тяжёлое, с высокой смертностью. Начинается общей слабостью, разбитостью, головной болью. Потом присоединяется сильнейшая ломота в суставах, рвущий кашель, ручьём течёт из носа, прогрессивно нарастает температура, достигая ужасающих цифр — с помрачением сознания, бредом. В отдельных поселениях Озёрного края заболевало до девяноста процентов жителей. И вот что интересно: заражение касалось только коренного населения. Выходцы из нашего мира, судя по всему, обладали стойким иммунитетом к неизвестной хворобе.
Добрая половина «Скорой помощи» стеклась в озёрные сектора. Лекарств от напасти подобрать не удавалось — вся помощь ограничивалась общим дезинтоксикационным лечением да жаропонижающими. То тут, то там среди наших автомобилей мелькали бригады Потерянной подстанции. На них почти не обращали внимания — не до разгадывания дурных примет.
Самое печальное, что обречённость положения и страх перед недугом привели к возникновению массовых психозов. Этим, очевидно, и объяснялось наше присутствие здесь. И хуже того — неизвестно откуда родился слух, что именно пришедшие из нашего мира распространяют заразу. Медиков не трогали, согласно известному принципу «не плюй в колодец», но были зафиксированы набеги на городские окраины и особенно высокая активность в зоне военных действий.