Грань креста (дилогия) - Страница 69

Кто-то внизу, во дворе, перехватил злыдня. Добавив к ушибам от падения изрядно ещё, водворили на место. Плечо до сих пор ноет к сырой погоде там, где был перелом. Жуткая штука — взрыв депрессии. Раптус называется.

К чему это я? А, ну да. Я про то, что смирный и тихий вид больного не причина для ослабления внимания. Состояние может измениться мгновенно.

Чёрт! Воистину — не буди лиха, пока оно тихо! Лицо связанного перекосилось, в глазах зажёгся злобный огонь. Шипя что-то сквозь зубы, пытается встать. Сейчас бросится. Ну бросайся, бросайся. Не оборачиваясь, протягиваю руку за водительское сиденье, нащупываю рукоять тяжёлой резиновой палки, подтягиваю её к своему плечу.

Но псих и не пробует на меня кинуться. Оттолкнувшись ладонями связанных рук от жёсткой лавки, он, подпрыгнув пружинкой, дважды с силой бьёт ногой в живот беременную…

Минут десять спустя. Пробка, образовавшаяся около нашего ставшего поперёк улицы вездехода, отчаянно сигналит, тщась согнать нас с места. На взбесившегося клиента истрачены все имеющиеся в наличии верёвки, отчего тот начал смахивать на египетскую мумию. Из рассечённой скулы капает кровь, пачкая брезент носилок. Шва четыре ему на морду наложить придётся. Ну и… с ним. Не бить — убивать надо. Оттого что он не в состоянии отвечать за свои действия, желание задушить его меньше не становится.

Хлопочу около несчастной женщины. Бледна, испугана, но на живот вроде не жалуется. Ох, обошлось бы всё благополучно!

— Врубай-ка, Патрик, иллюминацию и лети со всей мочи. Избави бог…

Пилот послушно включает проблесковые маяки и обходит скопление машин по тротуару, оставляя их распутываться без нас. Глухо стукнули колёса, когда машина спрыгнула с бетонного поребрика. Автомобиль, взрёвывая у светофоров сиреной, заторопился к городской окраине.

Всю дорогу я, переживая, поминутно приставал к пострадавшей с расспросами о самочувствии. Её уже начала раздражать моя назойливость. Оправившись от испуга, иорданская наложница выглядела вполне прилично, улыбалась, слушая распеваемые сидящей сзади шустрой старушкой похабные частушки.

Вот и высокое крылечко нашего заведения.

От сердца отлегло. Кажись, обошлось. Привалившись к резной балясинке, мирно покуривает дежурный психиатр — Борух Авраамович. Вспотевшая лысина учёного мужа весело блестит на солнышке, контрастируя с уныло повисшим исполинским носом.

Выпрыгиваю из салона, с треском захлопнув дверь, объявляю:

— «Спецперевозка и компания». Оптовые поставки…

Доктор оживился, радостно всплеснул руками:

— Шолом, коллега! Что есть на продажу?

— …душевнобольных, — заканчиваю я.

Нос вернулся в тоскливую исходную позицию.

— Через таких шуток появляется седых волос… — бормочет психиатр недовольно.

Я, не удержавшись, расхохотался:

— Нужно будет запатентовать новый способ борьбы с облысением!

Гинеколог, хирург, терапевт и снова гинеколог… Я уже озверел от многочасового торчания в приёмном покое психушки и не начал кусаться единственно из-за понимания, что вся развернувшаяся вокруг безвинно пострадавшей больной паника совершенно оправдана. На кону — две жизни. Её и не рождённого ещё ребёнка.

Напереливавшись из пустого в порожнее, высокий консилиум постановил, что содержаться в общем отделении женщина не может. Разъехались по своим больницам консультанты. С гинекологом убыла моя невезучая дурочка в сопровождении пары толстых неряшливых санитарок из отделения — в роддом направлен индивидуальный пост. Я устало мнусь с ноги на ногу перед заканчивающим тягомотную писанину Райзманом.

Наконец психиатр закрыл успевшую изрядно распухнуть за истёкшие часы историю болезни, состоявшую вначале всего из трёх листков — паспортной части, путёвки и первичного осмотра. Поднял на меня печальные агатовые глаза, вздохнул и, пошарив рукой в тумбе стола, извлёк оттуда оранжевого стекла лабораторную бутыль с притёртой пробкой и броской наклейкой «Яд». На аптечной этикетке значилось: «Раствор сулемы». Набулькал полстакана желтоватой вязкой жидкости, подтолкнул ко мне. Плеснул немного во второй, отставил его чуть в сторону.

— Вы что, предлагаете мне покончить самоубийством?

— А что тебе ещё остаётся после такого позора? Имеешь одного плохого больного, таки и то уследить не можешь. — Взял стакан, повертел в руках. — А в общем, не переживай. Бывает и на старуху проруха. Ле хаим! — И опрокинул свою порцию в рот, зачем-то посмотрев сперва на часы.

Я опасливо последовал его примеру Яблочный самогон оказался весьма недурён. Мне случалось пробовать дорогущий кальвадос, он был изрядно хуже.

Доктор налил себе ещё, вопросительно глянул на меня. Я кивнул, поинтересовался:

— Вы что, там время засекали? Когда помирать начну? Не дождётесь.

Борух Авраамыч без тени улыбки покачал головой:

— Нет, глядел, начался ли праздник.

— Какой такой праздник?

— Наш. Весёлый праздник Пейсах. Сегодня каждый иудей должен в течение ночи выпить не меньше четырёх рюмок вина. Видишь, пью. Ты христианин?

Я пожал плечами. С Богом у меня отношения сложные. Лучше всего они могут быть выражены словами моей жены: «Что-то там есть». Есть определённо. Только вот что?

— Крещён вообще-то.

— Ваша Пасха тоже скоро… Что не пьёшь? Как доктор прописываю. В качестве противострессового средства и антидепрессанта.

— Пожрать бы чего. И водила с утра крошки во рту не держал.

— О, сейчас и ночевать уже запросишься!